Неточные совпадения
— Ни то, ни другое. Я завтракаю. Мне, право, совестно.
Дамы, я
думаю, уже встали? Пройтись
теперь отлично. Вы мне покажите лошадей.
— Хорошо, хорошо, поскорей, пожалуйста, — отвечал Левин, с трудом удерживая улыбку счастья, выступавшую невольно на его лице. «Да, —
думал он, — вот это жизнь, вот это счастье! Вместе, сказала она,
давайте кататься вместе. Сказать ей
теперь? Но ведь я оттого и боюсь сказать, что
теперь я счастлив, счастлив хоть надеждой… А тогда?… Но надо же! надо, надо! Прочь слабость!»
«Ну, кажется,
теперь пора»,
подумал Левин, и встал.
Дамы пожали ему руку и просили передать mille choses [тысячу поклонов] жене.
Он
думал о том, что Анна обещала ему
дать свиданье нынче после скачек. Но он не видал ее три дня и, вследствие возвращения мужа из-за границы, не знал, возможно ли это нынче или нет, и не знал, как узнать это. Он виделся с ней в последний раз на даче у кузины Бетси. На дачу же Карениных он ездил как можно реже.
Теперь он хотел ехать туда и обдумывал вопрос, как это сделать.
Но княгиня не понимала его чувств и объясняла его неохоту
думать и говорить про это легкомыслием и равнодушием, а потому не
давала ему покоя. Она поручала Степану Аркадьичу посмотреть квартиру и
теперь подозвала к себе Левина. — Я ничего не знаю, княгиня. Делайте, как хотите, — говорил он.
Левин ничего не ответил. Выйдя в коридор, он остановился. Он сказал, что приведет жену, но
теперь,
дав себе отчет в том чувстве, которое он испытывал, он решил, что, напротив, постарается уговорить ее, чтоб она не ходила к больному. «За что ей мучаться, как я?»
подумал он.
— Если бы не было этого преимущества анти-нигилистического влияния на стороне классических наук, мы бы больше
подумали, взвесили бы доводы обеих сторон, — с тонкою улыбкой говорил Сергей Иванович, — мы бы
дали простор тому и другому направлению. Но
теперь мы знаем, что в этих пилюлях классического образования лежит целебная сила антинигилизма, и мы смело предлагаем их нашим пациентам… А что как нет и целебной силы? — заключил он, высыпая аттическую соль.
Хотя Алексей Александрович и знал, что он не может иметь на жену нравственного влияния, что из всей этой попытки исправления ничего не выйдет, кроме лжи; хотя, переживая эти тяжелые минуты, он и не
подумал ни разу о том, чтоб искать руководства в религии,
теперь, когда его решение совпадало с требованиями, как ему казалось, религии, эта религиозная санкция его решения
давала ему полное удовлетворение и отчасти успокоение.
— Говорят, что это очень трудно, что только злое смешно, — начал он с улыбкою. — Но я попробую.
Дайте тему. Всё дело в теме. Если тема дана, то вышивать по ней уже легко. Я часто
думаю, что знаменитые говоруны прошлого века были бы
теперь в затруднении говорить умно. Всё умное так надоело…
Гм! гм! Читатель благородный,
Здорова ль ваша вся родня?
Позвольте: может быть, угодно
Теперь узнать вам от меня,
Что значит именно родные.
Родные люди вот какие:
Мы их обязаны ласкать,
Любить, душевно уважать
И, по обычаю народа,
О Рождестве их навещать
Или по почте поздравлять,
Чтоб остальное время года
Не
думали о нас они…
Итак,
дай Бог им долги дни!
— А это на что похоже, что вчера только восемь фунтов пшена отпустила, опять спрашивают: ты как хочешь, Фока Демидыч, а я пшена не отпущу. Этот Ванька рад, что
теперь суматоха в доме: он
думает, авось не заметят. Нет, я потачки за барское добро не
дам. Ну виданное ли это дело — восемь фунтов?
— Евгений, — продолжал Василий Иванович и опустился на колени перед Базаровым, хотя тот не раскрывал глаз и не мог его видеть. — Евгений, тебе
теперь лучше; ты, бог
даст, выздоровеешь; но воспользуйся этим временем, утешь нас с матерью, исполни долг христианина! Каково-то мне это тебе говорить, это ужасно; но еще ужаснее… ведь навек, Евгений… ты
подумай, каково-то…
— Поди с ним! — говорил Тарантьев, отирая пот с лица. —
Теперь лето: ведь это все равно что дача. Что ты гниешь здесь летом-то, в Гороховой?.. Там Безбородкин сад, Охта под боком, Нева в двух шагах, свой огород — ни пыли, ни духоты! Нечего и
думать: я сейчас же до обеда слетаю к ней — ты
дай мне на извозчика, — и завтра же переезжать…
Он углубился в сравнение себя с «другим». Он начал
думать,
думать: и
теперь у него формировалась идея, совсем противоположная той, которую он
дал Захару о другом.
«Нет, —
думал он, — в другой раз, когда Леонтий будет дома, я где-нибудь в углу, в саду,
дам ей урок, назову ей по имени и ее поведение, а
теперь…»
— Так ты
думаешь, я Марку
дам теперь близко подойти к полкам?
— Скорей! я замучаюсь, пока она не узнает, а у меня еще много мук… — «И это неглавная!» —
подумала про себя. —
Дай мне спирт, там где-то… — прибавила она, указывая, где стоял туалет. — А
теперь поди… оставь меня… я устала…
— Нет, она злее, она — тигр. Я не верила,
теперь верю. Знаете ту гравюру, в кабинете старого дома: тигр скалит зубы на сидящего на нем амура? Я не понимала, что это значит, бессмыслица —
думала, а
теперь понимаю. Да — страсть, как тигр, сначала
даст сесть на себя, а потом рычит и скалит зубы…
Но, мимо всего другого, я поражен был вопросом: «Почему она
думает, что
теперь что-то настало и что он
даст ей покой? Конечно — потому, что он женится на маме, но что ж она? Радуется ли тому, что он женится на маме, или, напротив, она оттого и несчастна? Оттого-то и в истерике? Почему я этого не могу разрешить?»
Главное, мне то досадно, что, описывая с таким жаром свои собственные приключения, я тем самым
даю повод
думать, что я и
теперь такой же, каким был тогда.
Он
думал еще и о том, что, хотя и жалко уезжать
теперь, не насладившись вполне любовью с нею, необходимость отъезда выгодна тем, что сразу разрывает отношения, которые трудно бы было поддерживать.
Думал он еще о том, что надо
дать ей денег, не для нее, не потому, что ей эти деньги могут быть нужны, а потому, что так всегда делают, и его бы считали нечестным человеком, если бы он, воспользовавшись ею, не заплатил бы за это. Он и
дал ей эти деньги, — столько, сколько считал приличным по своему и ее положению.
—
Давайте же поговорим, — сказала она, подходя к нему. — Как вы живете? Что у вас? Как? Я все эти дни
думала о вас, — продолжала она нервно, — я хотела послать вам письмо, хотела сама поехать к вам в Дялиж, и я уже решила поехать, но потом раздумала, — бог знает, как вы
теперь ко мне относитесь. Я с таким волнением ожидала вас сегодня. Ради бога, пойдемте в сад.
— Друг, друг, в унижении, в унижении и
теперь. Страшно много человеку на земле терпеть, страшно много ему бед! Не
думай, что я всего только хам в офицерском чине, который пьет коньяк и развратничает. Я, брат, почти только об этом и
думаю, об этом униженном человеке, если только не вру.
Дай Бог мне
теперь не врать и себя не хвалить. Потому мыслю об этом человеке, что я сам такой человек.
Ты обещал, ты утвердил своим словом, ты
дал нам право связывать и развязывать и уж, конечно, не можешь и
думать отнять у нас это право
теперь.
Затем, представив свои соображения, которые я здесь опускаю, он прибавил, что ненормальность эта усматривается, главное, не только из прежних многих поступков подсудимого, но и
теперь, в сию даже минуту, и когда его попросили объяснить, в чем же усматривается
теперь, в сию-то минуту, то старик доктор со всею прямотой своего простодушия указал на то, что подсудимый, войдя в залу, «имел необыкновенный и чудный по обстоятельствам вид, шагал вперед как солдат и держал глаза впереди себя, упираясь, тогда как вернее было ему смотреть налево, где в публике сидят
дамы, ибо он был большой любитель прекрасного пола и должен был очень много
думать о том, что
теперь о нем скажут
дамы», — заключил старичок своим своеобразным языком.
Он
думал теперь только о том, чтобы поскорее устроить продажу завода, акции которого почти не
давали дохода, кредита и дел которого нельзя было поправить: он рассудил умно и успел растолковать другим главным акционерам, что скорая продажа одно средство спасти деньги, похороненные в акциях.
— Ну,
теперь пойдет голова рассказывать, как вез царицу! — сказал Левко и быстрыми шагами и радостно спешил к знакомой хате, окруженной низенькими вишнями. «
Дай тебе бог небесное царство, добрая и прекрасная панночка, —
думал он про себя. — Пусть тебе на том свете вечно усмехается между ангелами святыми! Никому не расскажу про диво, случившееся в эту ночь; тебе одной только, Галю, передам его. Ты одна только поверишь мне и вместе со мною помолишься за упокой души несчастной утопленницы!»
«Быть же
теперь ссоре», —
подумал я, заметив, что пальцы у Фомы Григорьевича так и складывались
дать дулю.
Но не все
думать о старине, не все
думать о завтрашнем дне. Если беспрестанно буду глядеть на небо, не смотря на то, что под ногами, то скоро споткнусь и упаду в грязь… размышлял я. Как ни тужи, а Новагорода по-прежнему не населишь. Что бог
даст вперед.
Теперь пора ужинать. Пойду к Карпу Дементьичу.
— Нет, генерал! Я
теперь и сама княгиня, слышали, — князь меня в обиду не
даст! Афанасий Иванович, поздравьте вы-то меня; я
теперь с вашею женой везде рядом сяду; как вы
думаете, выгодно такого мужа иметь? Полтора миллиона, да еще князь, да еще, говорят, идиот в придачу, чего лучше? Только
теперь и начнется настоящая жизнь! Опоздал, Рогожин! Убирай свою пачку, я за князя замуж выхожу и сама богаче тебя!
— А ведь ты верно, — уныло согласился Зыков. — Потащат наше золото старателишки. Это уж как пить
дадут. Ты их только помани…
Теперь за ними не уследишь днем с огнем, а тогда и подавно! Только, я
думаю, — прибавил он, — врешь ты все…
Что ты
думаешь теперь делать? Останешься ли в деревне, или переедешь в Петербург? Тебе надобно соединиться где-нибудь с Марьей Васильевной — вместе вам будет легче: одиночество каждому из вас томительно. Бог поможет вам помириться с горем и
даст силы исполнить обязанности к детям, оставшимся на вашем попечении.
Тяжело, любезный друг,
подумать о многих из наших в финансовом отношении, а помочь
теперь нет возможности; что бог
даст вперед…
Дай бог, чтоб все шло, как
теперь, пока не придет позволение сиротам возвратиться к родным: не могу
думать, чтоб в этом отказали.
Я
теперь все знаю;
подумаю хорошенько о твоем намеренье и
дам тебе совет.
— Я давно уже
думал об этом, — поспешил сказать па-па, — и хотел посоветоваться с вами, maman: не пригласить ли нам St.-Jérôme’а, который
теперь по билетам
дает им уроки?
Вскоре после того пришлось им проехать Пустые Поля, въехали потом и в Зенковский лес, — и Вихров невольно припомнил, как он по этому же пути ездил к Клеопатре Петровне — к живой, пылкой, со страстью и нежностью его ожидающей, а
теперь — что сталось с нею — страшно и
подумать! Как бы дорого
теперь дал герой мой, чтобы сразу у него все вышло из головы — и прошедшее и настоящее!
— Да вот-с тут как-нибудь, — отвечал Иван опять как-то нерешительно; у него мгновенно уже все перевернулось в голове. «Зачем жениться
теперь, лучше бы барин просто
дал сто рублей», —
думал он.
Я, например, если не удастся роман (я, по правде, еще и давеча
подумал, что роман глупость, а
теперь только так про него рассказал, чтоб выслушать ваше решение), — если не удастся роман, то я ведь в крайнем случае могу
давать уроки музыки.
Каждый раз, когда ей
давали какое-нибудь поручение, ее крепко охватывало желание исполнить это дело быстро и хорошо, и она уже не могла
думать ни о чем, кроме своей задачи. И
теперь, озабоченно опустив брови, деловито спрашивала...
«И вот я
теперь сижу, как школьник, как мальчик, привязанный за ногу, —
думал Ромашов, слоняясь по комнате. — Дверь открыта, мне хочется идти, куда хочу, делать, что хочу, говорить, смеяться, — а я сижу на нитке. Это я сижу. Я. Ведь это — Я! Но ведь это только он решил, что я должен сидеть. Я не
давал своего согласия».
— Виноват, — говорит, — Семен Акимыч, не погубите! Я, то есть, единственно по сердоболию; вижу, что
дама образованная убивается, а оне… вот и письма-с!..
Думал я, что оне одним это разговором, а
теперь видел сам, своими глазами видел!..
«Шабаш, —
думаю, — пойду в полицию и объявлюсь, но только, —
думаю, — опять
теперь то нескладно, что у меня
теперь деньги есть, а в полиции их все отберут:
дай же хоть что-нибудь из них потрачу, хоть чаю с кренделями в трактире попью в свое удовольствие».
И вот
теперь, спустя много-много лет, благодаря случайному одиночеству, точно струя молодости на меня хлынула.
Дай,
думаю, побегаю, как в старину бывало.
— Сломить меня не
думайте, как сделали это с прежним вице-губернатором! — продолжал Калинович, колотя пальцем по столу. — Меня там знают и вам не выдадут; а я, с своей стороны, нарочно останусь здесь, чтоб не
дать вам пикнуть, дохнуть… Понимаете ли вы
теперь всю мою нравственную ненависть к вашим проделкам? — заключил он, колотя себя в грудь.
— Ах! вы, голубчик мой,
дай бог вам здоровья!.. Да! вот было из ума вон: хотела вам рассказать, да и забыла:
думаю,
думаю, что такое, так на языке и вертится; вот ведь, чего доброго, так бы и прошло. Да не позавтракать ли вам прежде, или
теперь рассказать?
— Monsieur Dimitri, — начала она осторожным голосом, — я в течение целого нынешнего дня хотела вам
дать одну вещь… но не решалась; и вот
теперь, неожиданно увидя вас снова,
подумала, что, видно, так суждено…
С квартиры выгнали, в другую не пускают:
Все говорят, что малый я пустой,
Срок паспорта прошел, в полицию таскают.
Отсрочки не
дают без денег никакой…
Теперь сижу один я на бульваре
И
думаю, где мне ночлег сыскать.
Одной копейки нет в моем кармане,
Пришлось последнее продать…
— Дура ты! — накинулась она на нее, как ястреб, — дура неблагодарная! Что у тебя на уме? Неужто ты
думаешь, что я скомпрометирую тебя хоть чем-нибудь, хоть на столько вот! Да он сам на коленках будет ползать просить, он должен от счастья умереть, вот как это будет устроено! Ты ведь знаешь же, что я тебя в обиду не
дам! Или ты
думаешь, что он тебя за эти восемь тысяч возьмет, а я бегу
теперь тебя продавать? Дура, дура, все вы дуры неблагодарные! Подай зонтик!
— Стало быть, до сих пор мы в одну меру годили, а
теперь мера с гарнцем пошла в ход — больше годить надо, а завтра, может быть, к мере и еще два гарнца накинется — ну, и еще больше годить придется. Небось, не лопнешь. А впрочем, что же праздные-то слова говорить! Давай-ка лучше
подумаем, как бы нам сообща каникулы-то эти провести. Вместе и годить словно бы веселее будет.